Ах, жил я, молодец, во своей деревне...
Ах, жил я, молодец, во своей деревне,Во своей деревне, не видал веселья;
Заросла моя деревня долами, горами,
И долами, горами, круты берегами.
По задворью сударушка водицу носила, —
Коромысло кипарисно, ведерки дубовы,
Ведерки дубовы, обручья кедровы;
Коромысел гнется, свежа вода льется.
Детинушка бел-кудряв из окошка смотрит,
Из окошка смотрит, ничего не молвит,
Тяжко воздыхает, слезно возрыдает:
«Как бы ты, моя сударка, не эдак ходила,
Не эдак ходила, многих не любила,
Многих не любила, меня не сушила!...»
Ах, по лугу-лугу да по зеленому
Ходил-гулял молодец не радошен, не весел,
Не радошен, не весел, сударушки не нашел,
Сударушки не нашел, сам заплакал да пошел,
Повесил головушку на праву сторонушку,
Потупил ясны очи во мать во сыру землю.
Увидела матушка, усмотрела родная,
Усмотрела родная с высока терема,
С высока терема, из косящата окна:
«Дитя мое, дитятко, дитя-чадо милое,
Что ходишь не весело, гуляешь не радостно?» —
— «Сударыня матушка, не ты меня изсушила,
Не ты меня изсушила, не ты сокрушила;
Изсушила, матушка, чужая сторонушка,
Чужая сторонушка, за рекой слободушка,
В слободушке дворик, во дворике вдовушка,
Во дворике вдовушка, у вдовушки девушка,
У вдовушки девушка, зовут ее Аннушка;
Она меня изсушила, она сокрушила,
Пустила сухоту по моему животу.»
Песенник 1780 года, часть III, стр. 108