Изошел я всее землю свято-русскую
Изошел я всее землю свято-русскую,Я сине море исплавал из края в край, —
Из самаго из устья до вершиночки,
Я зашел-загулял к самому королю,
К самому королю ко латинскому.
А за то меня король любил-жаловал,
Посадил меня корол во верны ключники;
Я сидел у него ровно тридцать лет,
Служил королю верой-правдою.
Никто про то не знает и не ведает,
Только знает один маленький детинушка,
Один маленький детинушка поваренный;
Он дошел-донес, собака, самому королю:
«Ой ты гой еси, наш батюшка литонской король!
Ничего, сударь, не знаешь и не ведаешь:
Твой-то ключничек до-пьяна напивается,
Во хмелю ключник негоже похваляется,
Похваляется мизирный твоей дочерью.»
За досаду королю показалося;
Выходил тут король на красен крылец,
Восклицал он, возгаркнул громким голосом:
«Еще есть ли у меня таки мастеры,
А по нашему, по русскому — грозен палач!
Он бы ехал далече во чисто поле,
Делал бы релюшки высокия,
Становил бы он столбики дубовые,
Перекладинки клал бы кленовыя,
А петельки вязал бы шелковыя,
Он бы вел моего ключника к повешенью!
Не водил бы он Кремлем-городом,
Провел бы он позадь города!»
Молодец молодцу крепко кланялся:
«Ой ты гой еси, наш батюшка грозен палач!
Дай ты мне, молодцу, звончаты гусли,
Перед смертью молодцу наигратися!
Не води ты меня, добрый молодец, позадь города,
Проведи ты меня Кремлем-городом,
Мимо тех ли палат королевниных!»
Он повел молодца Кремлем-городом,
Мимо светленькой светлицы королевниной.
Он и стал тут наигрышки наигрывать:
«Бывало, меня король любил-жаловал,
А нынче на меня скоро прогневался,
Ведет-то молодца ко повешенью!»
Услыхала его мила дочь мизиная,
Выходила она на красен крылец,
Воскричала она своим громким голосом:
«Ой ты гой еси, наш батюшка литонской король!
Ты за что на ключничка прогневался?
Я сама-то, красна девица, пойду ко повешенью!»
Услыхал то ея батюшка литонской король:
«Еще Бог его прощает, сударь жалует!»
Симбирская губерния. Киреевский, вып. V, стр. 166.